Иллюстрацией ленинского (плюралистического, по терминологии В. Л. Телицына) направления в трактовке военного коммунизма стали положения, изложенные в советской энциклопедии 1983 г. «Гражданская война и военная интервенция в СССР». В данном издании военный коммунизм, с одной стороны, определялся как система временных, чрезвычайных, вынужденных Гражданской войной и военной интервенцией мер, обусловленных разрухой, хозяйственным и продовольственным кризисом, определивших своеобразие экономической политики Советского государства в 1918—1920 гг. С другой стороны, подчеркивалось, что вынужденное изменение экономической политики и принятие чрезвычайных мер, исходящее из конкретных военно-политических задач, не могло поколебать стратегическую установку коммунистической партии на «сохранение курса на социалистическое строительство», «руководствуясь марксистско-ленинским учением о переходном периоде от капитализма к социализму». Методы военного коммунизма в экономике, государственном управлении признавались одновременно и в качестве инструмента решения необходимых мобилизационных задач для разгрома врага, и как средство «упрочения социалистических завоеваний и их расширения». Последнее осуществлялось Советским государством в условиях вынужденных «военно-коммунистических мер» в форме «лобовой атаки всех позиций капитализма в стране»137. Наряду с традиционной трактовкой причин введения и методов осуществления политики военного коммунизма, в литературе проявились попытки обоснования единства экономической политики Советского государства, начиная с осени 1917 г. до окончания Гражданской войны. В трудах советских историков высказывались суждения о противоречиях между основными положениями доктрины большевизма и практикой советской действительности, в том числе эпохи военного коммунизма138.
Следует отметить, что в западной литературе еще в 1950—1952 гг. Эдвард Карр, считавшийся на Западе просоветски настроенным и «левым», сочувственно относившимся к марксизму, в своей знаменитой 14-томной истории начального периода Советской России, ставшей по общему признанию явлением в английской гуманитарной науке ХХ в., отмечал расхождения в интерпретации военного коммунизма в большевистской партии в 1920-е гг. Одна группа партийцев принимала трактовку военного коммунизма как логическое развитие политики построения социализма в духе марксизма: логическим развитием политики предыдущего периода, серией шагов, правильно задуманных, хотя и слишком поспешно выполненных в результате Гражданской войны. Просчеты, свойственные военному коммунизму, связывались со степенью и временем его осуществления, а не с его сущностью. Другая группа утверждала отношение к военному коммунизму не как продвижению вперед по дороге к социализму, а как к вынужденному ответу на чрезвычайные обстоятельства Гражданской войны. Военный коммунизм в данном случае воспринимался как опрометчивый и драматический пересмотр политики первого послереволюционного периода, бросок в непроверенные и утопические эксперименты, не оправданные объективными условиями. По оценке Э. Карра, различие между двумя направлениями не было постоянным: взгляды руководителей и теоретиков большевистской партии со временем претерпевали существенные изменения. Более того, с принятием нэпа основные расхождения «были положены на полку»139. Пол Эврич в изданной в Принстоне в 1970 г. книге о Кронштадтском восстании 1921 г. высказал мнение, что доктрина военного коммунизма соответствовала чрезвычайным требованиям Гражданской войны140.
Если Эдвард Карр и Пол Эврич ограничились лишь констатацией изложенных фактов, то в 1974 г. венгерский исследователь Л. Самюэли утверждал, что военный коммунизм не был обусловлен исключительно условиями Гражданской войны, а имел под собой идейную подоплеку, восходящую к Марксу, Энгельсу и особенно к Каутскому141. А в 1994 г. профессор Калифорнийского университета Мартин Малиа в своей книге обстоятельно проанализировал соотношение обстоятельств и идеологии в трактовке военного коммунизма. Не давая названий различным взглядам, М. Малиа высказал взвешенную исследовательскую позицию. То, что выше называлось традиционалистским направлением, получило критическую оценку. По мнению Малиа, военной ситуацией можно объяснить лишь часть военного коммунизма: в большей степени ужесточение политики, а не ее истоки. Методы военного коммунизма (национализация промышленности, продовольственная диктатура, классовая война в деревне, комбеды и пр.) применялись еще до начала активного военного противоборства «красных» и «белых» и продолжались после его завершения. Средний вариант (одновременно роль обстоятельств и идеологии), обозначенный выше как плюралистический, для М. Малиа был неубедителен. Более того, исследователь считал глубочайшей ошибкой полагать, что во время военного коммунизма марксизм служил лишь средством рационализации постфакум действий, предпринимаемых в ответ на военную ситуацию. Удержаться у власти для большевиков было не главное, для них это не была конечная цель. Власть нужна была большевикам для достижения светлой цели социализма, и способы их борьбы за сохранение власти диктовались целью, которой они служили.
Авторская позиция Мартина Малиа сводилась к следующему. Военный коммунизм понимается в свете ключевого принципа марксизма – единства теории и практики: идеология и практика как две стороны одного процесса. Практические действия невозможны без руководящей концепции. Именно с точки зрения марксизма следует оценивать политику большевиков в 1918—1921 гг. Марксизм как идеология является всеохватывающим способом мышления, которое пронизывает все действия и решения. Основные положения марксизма в программе будущего: проект национализации, коллективизации и планирования, дополненные революционным принуждением. Именно такую программу коммунизации большевики пытались внедрить посредством политики военного коммунизма. Основанный на идеологии марксизма военный коммунизм являлся беспрецедентным скачком в будущее. В этих условиях во взаимоотношениях с Советским государством средством воздействия крестьянства было либо пассивное сопротивление, либо восстание142. Изложенная позиция Мартина Малиа представляется обоснованной. Она созвучна современным трактовкам военного коммунизма в отечественной историографии, отражающим модернизационное направление.
В условиях советской перестройки получила продолжение полемика по поводу военного коммунизма между И. Е. Гимпельсоном и И. Б. Берхиным. В 1986г. Гимпельсон выступил с критикой давнего оппонента на страницах журнала «Вопросы истории КПСС» за признание не только вынужденности военного коммунизма, но и как возможности непосредственного перехода к коммунизму. Одновременно обвинению были подвергнуты трактовки военного коммунизма как осуществления коммунизма. Гимпельсон критически оценил тех, кто, в отличие от Ленина, употреблял сам термин без кавычек. Автором статьи было использовано неверное опровержение: предположения о возможности перехода к социализму через непосредственный «штурм», в сжатые сроки якобы не были зафиксированы в каких-либо партийных и государственных документах или выступлениях руководителей партии и правительства143. Бессмысленно рассуждать о каком-либо единовременном введении (или объявлении) военного коммунизма на основании партийного или государственного документа (декрета, постановления). Военный коммунизм вводился поэтапно, каждый элемент (или составляющая) этого сложного явления сопровождались соответствующим решением (национализация, хлебная монополия, продовольственная диктатура, продразверстка, трудовые повинности и пр.). К тому же само определение политики Советского государства 1918—1921 гг. как «военный коммунизм» не использовалось (впервые В. И. Ленин употребил данный термин в брошюре «О продовольственном налоге», написанной в апреле 1921 г. и изданной в мае 1921 г.144). Вызывает недоумение утверждение об отсутствии выступлений руководителей партии и правительства по данной теме. Для этого следует обратиться к текстам работ партийных теоретиков и руководителей: Н. И. Бухарина, Е. А. Преображенского, Л. Д. Троцкого и др. Тем более трудно обойти вниманием ленинские ретроспективные оценки политики военного коммунизма. Подобных признаний немало: «на экономическом фронте, с попыткой перехода к коммунизму» большевики потерпели поражение; предположение о непосредственном переходе к социалистическому строительству «у нас действительно было»; поражение к весне 1921 г. в попытке «штурмовым» способом (сокращенным, быстрым, непосредственным) «перейти к социалистическим основам производства и распределения»145. В своей статье Гимпельсон высказал также сомнительное положение о том, что экономическая политика Советского государства 1918—1920-х гг. была шире понятия «военный коммунизм». Некоторые аргументы, приведенные автором (например, о том, кроме «военно – коммунистических» мер экономическая политика включала руководство крестьянским хозяйством), в действительности не подтверждали тезис Гимпельсона, а опровергали его. Наконец, в статье отмечалось, что военный коммунизм – вынужденная мера, чрезвычайная в определенных условиях, но не обязательная146.